www.a4format.ru
Русская литература XIX века. Вторая половина. 10 класс. Выпуск 2. — М.: ОЛМА-ПРЕСС Образование,
2002.
П.Е. Фокин
Арион железного века
В советское время Некрасову повезло больше, чем любому другому представителю
русской классической литературы XIX века. В отличие от «чуждого» Достоевского,
«сомнительного» Толстого, аристократа Тургенева Некрасов казался большевикам
«своим», ну, может, чуть-чуть поплоше Герцена и Чернышевского — не звал Русь
к топору. Его стихи любили цитировать вожди советского государства. Его произведения
были включены в программы по литературе для всех классов, его сборники и собрания
сочинений переиздавались многотысячными тиражами: о первом советском полном издании
стихотворений и поэм Некрасова, подготовленном К. Чуковским, одобрительно
отозвался сам Ленин!
Но такая «официальная» любовь имела и обратную сторону. В какой-то момент
Некрасов перестал восприниматься читателями как живой и искренний поэт. Отлитый
в бронзу монументов и апологетических статей школьных учебников, он стал чуть ли
не пугалом и образцом антипоэзии. Сколько раз приходилось слышать от людей разных
возрастов категорическое и даже порой презрительное: «Я Некрасова не люблю». И почти
всегда это означало: «Я Некрасова не читал», потому что только тот, кто не читал
Некрасова и судит о нем по своим скудным и убогим школьным впечатлениям, может
быть столь «непримиримым».
Ведь тот же «чуждый» Достоевский писал:
«28-го утром я узнал, что умер Некрасов. В тот же день я поехал к нему. Страшно изможденное
страданием и искаженное лицо его как-то особенно поражало... Воротясь домой, я не мог уже сесть
за работу; взял все три тома Некрасова и стал читать с первой страницы. Я просидел всю ночь до шести
часов утра... В эту ночь я перечел чуть не две трети всего, что написал Некрасов, и буквально в первый раз
дал себе отчет: как много Некрасов, как поэт, во все эти тридцать лет занимал места в моей жизни!»
Человек совсем другой эпохи и иных эстетических ориентаций, Николай Гумилев
в анкете, составленной в 1921 году Чуковским, на вопрос «Любите ли Вы стихотворения
Некрасова?» отвечал лаконично: «Да. Очень». Вообще та анкета обнаружила удивительный
факт: почти все поэты Серебряного века — от Мережковского до Маяковского — так
или иначе восприняли традиции Некрасова, безоговорочно признали его крупнейшей
фигурой русской поэзии.
Парадоксально: будучи в XX веке одним из самых издаваемых, Некрасов для массового
читателя оставался почти неизвестным. «Поэт и гражданин», «печальник горя народного»
— эти определения, как клички, приклеились к Некрасову и свели восприятие
его творчества только к одной теме. А ведь Некрасов — поэт широчайшего лирического
диапазона. Его перу принадлежат проникновенные слова любовных признаний, замечательные
послания друзьям, тонкие пейзажные зарисовки, поражающие психологизмом
сцены городской и деревенской жизни, исполненные юмора и христианской любви «стихи
русским детям», едкие сатиры и эпиграммы, искрометные водевили. А еще Некрасов —
автор нескольких повестей и романов, прекрасно владеющий сюжетом и характерами
повествователь, и проницательный литературный критик (именно Некрасов «открыл»
Достоевского и Тютчева), и страстный публицист.
И, конечно же, Гражданин. Осуждать или обвинять Некрасова за гражданскую
лирику бессмысленно и безнравственно. Некрасов, действительно, в своей гражданской
лирике достиг таких высот, которые покорялись только единицам. В этом смысле
в XX веке равновеликой ему оказалась лишь Анна Ахматова. «Я была тогда с моим
народом, там, где мой народ, к несчастью, был» — эти знаменитые строки ахматовского
www.a4format.ru 2
«Реквиема» непосредственно восходят к не менее знаменитому некрасовскому: «Я лиру
посвятил народу своему». Скорбный голос Ахматовой как бы снимает шелуху революционной
идеологии со слова «народ» в поэзии Некрасова и возвращает ему первоначальный
трагический и высокий смысл. «Где народ, там и стон...» Нельзя жить в России
и быть равнодушным к судьбе России, потому что нельзя быть равнодушным к своей
собственной судьбе. А это и есть гражданское чувство, и, возможно, в России — это
самое сильное чувство. Сильнее страха, сильнее славы, сильнее любви. Чувство, все эти
и многие другие эмоции и страсти сложно в себе объединяющее и переплетающее.
Некрасову первому дано было гениально выразить его в русском стихе.
К сожалению, на агитпроповской иконе одного из апостолов «разночинского периода
русского освободительного движения» исчез образ живого, реального человека (участь,
заметим в скобках, постигшая в советское время не одного Некрасова, но и Пушкина,
и Лермонтова, и Гоголя, не говоря уже о XX веке — Блоке, Маяковском, Есенине).
Но если снять с этой красной иконы оклад идеологии, то мы увидим портрет сложной
и противоречивой личности, натуры страстной и увлекающейся, подвластной как шепоту
и диалектике темных демонов, так и песням горних ангелов.
Таким Некрасова сделала жизнь. Промаявшись в молодости восемь лет в нищете,
на грани голодной смерти, мыкаясь по углам петербургских трущоб, он, вырвавшись
из тисков бедности, преодолев ее неустанным трудом и упорством, вынес в свою
последующую жизнь умение «делать деньги» и быть чутким к нуждам других. У него был
явный финансовый талант. Листы его рукописей испещрены бесчисленными столбцами
цифр, точно набросками какой-то грандиозной бухгалтерской приходно-расходной
поэмы. «Но денег я никогда не любил», – писал в автобиографии.
Когда позволили обстоятельства, он стал вести широкую жизнь: поселился в просторной
квартире в центре Петербурга, по соседству с «владельцем роскошных палат»,
завел выезд, модно и дорого одевался, купил два имения (без крестьян), куда в сезон
охоты ежегодно отправлялся пострелять дичь (хаживал в одиночку на медведя!). Был
членом Английского клуба. Но при этом все время работал. Был неустанным редактором
одного из ведущих литературных журналов своего времени, делал массу черновой
работы: прочитывал тонны рукописей, воевал с цензурным комитетом, добывал средства
на издание.
Великим даром сочувствия и отзывчивости, даром сопереживания и любви был
наделен этот человек. Таким он был с друзьями и любимыми женщинами, с сотрудниками
и бесчисленными знакомыми, с сестрами и братьями, с деревенскими приятелями и их
семьями. А сколько людей в буквальном смысле слова кормилось вокруг Некрасова.
Скольким литераторам он фактически спас жизнь своевременными авансами и гонорарами.
Некрасов был «практическим человеком» (по словам Белинского) и щедрым.
Он обладал поистине русской широтой души.
И оставался Поэтом. Всегда. Везде. Приступы вдохновения накатывали волнами,
неожиданно, и тогда все вокруг исчезало и становилось ненужным и второстепенным.
«Начинается волнение, скоро переходящее границы всякой умеренности, — и прежде чем успею
овладеть мыслью, а тем паче хорошо выразить ее, катаюсь по дивану со спазмами в груди, пульс, виски,
сердце бьют тревогу — и так пока не угомонится сверлящая мысль».
«Более ста тысяч стихов (т.е. стихотворных строк), написанных мною в течение всей моей жизни,
я мог бы прочитать наизусть», —
свидетельствовал поэт на пороге смерти. А прожил он всего 56 лет.
«Он был «властителем дум» поколения чрезвычайно деятельного, энергичного и
чистосердечного. Не худшего из русских поколений», — писал о Некрасове Василий
Розанов.
Сокровища душевной красоты
Совмещены в нем были благодатно.