5.2 Внелитературная лексика в языке современной печати Особое внимание к внелитературной лексике, находящейся на периферии языковой системы, важно потому, что в современной языковой ситуации просторечная (в том числе грубая) и жаргонная лексика вышла из ограниченной сферы употребления и активно вливается в язык современной массовой печати, звучит на телевидении и по радио. Примерно с конца 80-х годов в русской речевой коммуникации резко увеличилась доля речи публичной. Кроме того, в силу известных политических, культурно-идеологических причин, порожденных распадом тоталитарной государственной системы, в книжную письменную речь – не спонтанную, совершающуюся в официальных рамках, – врываются речевые явления, прежде принадлежавшие исключительно устной форме функционирования языка. Это: · городское просторечие · уголовно-лагерный жаргон · и даже инвективная речь (от позднелат. invectiva oratio – бранная речь) Эти процессы детабуизации инвективной (обсценной) лексики, наблюдаемые в последнее время в печати, в электронных СМИ, в конечном счете обусловлены снятием запрета на обсуждение интимной жизни популярных людей, на публикации эротического содержания. В связи с этим возрастает актуальность проблемы для всего общества в целом и, в частности, для «ревнителей» чистоты русской речи. Большая часть таких слов несет в себе осуждающую экспрессию и потому адресатом может быть воспринята как оскорбление. А это влечет за собой осложнение языковых проблем проблемами правовыми. Слова типа бандит, жулик, двурушник, будучи персонифицированы, выводят ситуацию на юридический уровень. Бранными могут стать и вполне литературные слова (кобель, кобыла, свинья, сука и др.), если они являются зоосемантическими метафорами. Таким образом, термин «ненормативная» лексика часто оказывается некорректным, так как ненормативной оказывается не столько слово как таковое, сколько ситуация, в которой оно произносится. Другое дело – запретная (обсценная) лексика, проще говоря, мат. Снижение порога допустимости в письменных и устных текстах не снимает с этих словоупотреблений характера непристойности и крайней грубости. В данном случае можно уже говорить о нарушении норм общественной морали. Надо сказать, что в последнее время наблюдается общая тенденция к огрублению речи, отчасти это следствие ее раскрепощенности и реакция на негативные явления жизни. Огрубление письменной и устной речи за счет жаргонной и арготической лексики, грубой и циничной по существу, обнаруживается сегодня не только среди средств массовой информации. Этим грешат и чиновники, облеченные высокой властью. Поэтому известную детабуизацию обсценной и вообще грубой лексики следует рассматривать в контексте общей тенденции времени к стилистическому снижению речи в целом и заметной утрате практическим языком возвышенно-эстетических качеств. Обсценная лексика функционально очень богата. Это не только средство оскорбления, но и сигнал окружающим, что говорящий «свой человек». Не будучи конкретно адресной, она выполняет функции сильного экспрессивного средства, может служить средством разрядки психологического напряжения, может заполнять речевые паузы в качестве междометных слов, но в любом случае обусловлена низкой культурой говорящего, хотя может быть и своеобразной бравадой достаточно образованного индивида. Хуже всего по своим последствиям то, что такая речь распространена в детском школьном коллективе. Такую речевую практику не вытравить никаким уровнем образования. Внелитературная сфера русского языка, где сосредоточена грубая, натуралистическая и циничная лексика, в последнее время заметно отодвигает или даже размывает границы образцовой литературной речи, а это бросает тень на весь русский язык, богатство и гибкость которого неоднократно были подчеркнуты выдающимися стилистами, тонкими ценителями языка. К сожалению, часто русский язык воспринимается через призму русского мата. Особенностью функционирования литературного языка современности является его активное взаимодействие с просторечием и различными жаргонами. Интенсивность этого взаимодействия определяется выдвижением новых центров экспансии: · низовой городской культуры · молодежной контркультуры · уголовной субкультуры Подобная лексика, проникая на страницы печати, заметно опрощает письменную речь, стилистически снижает ее, снимает многие лексические запреты. Слова типа наехать (пристать к кому-н.), прикол (шутка, смешной или курьезынй случай), кинуть (отправить смс-сообщение), расколоться (признаться в совершенном деянии), отстегнуть (заплатиь) – это не просто слова, они отражают сущность реально существующих в обществе социальных, экономических и властных отношений. Именно поэтому они стали употребительными (например: Демократы вот-вот расколются, не определив свой выбор. - АиФ, 1999, № 40); Враг в доме, пахан в суде, растлитель в школе. Нашим парням бреют лбы и отсылают в Сербию воевать за Америку. - День, 1992, № 43); О словах беспредел, тусовка, вышедших из жаргонов, и других уже было рассказано в разделе о модных словах эпохи. Причины перехода арготической (жаргонной) лексики в общенародный язык чаще всего внешние (экстралингвистические), хотя могут быть и собственно языковыми (интралингвистическими). К причинам социального плана относят следующие: 1. Психолого-педагогические причины связаны с восприятием арготизмов молодыми людьми. Это своего рода мода на блатные слова, языковой нигилизм; желание отгородиться от мира взрослых. Кроме того, школа мало внимания уделяет эстетической значимости языка, не формирует неприятия слов-сорняков. 2. Социально-политические причины просматриваются в периоды войн, мятежей, революций. В такие периоды обычно усиливается уголовный элемент, влияние его морали, увеличивается количество преступлений. В течение XX в. русский язык трижды испытал нашествие арготизмов: · в 10-20-е годы (1-я мировая, гражданская война, две революции, результат – беспризорность); · в 40-50-х годах (Отечественная война, потом – крупная амнистия); · в конце 80-х и 90-х годах (перестройка, развал СССР, амнистия). Росту преступности и беспризорности способствует и урбанизация. Вокзалы, рынки, пивные – это криминогенные городские места. Отсюда арготизмы распространяются среди законопослушного населения. Профессиональная преступность всегда присуща городам, особенно крупным мегаполисам. Причины криминогенные и юридические усматриваются в результате централизации исправительно-трудовых учреждений, где объединяются профессиональные преступники, обмениваясь своими групповыми арготизмами. Но в истории России известен огромный период, когда в тюрьмах и лагерях отбывали наказание не только профессионалы-правонарушители, но и законопослушные, невинные люди (20-50-е годы, ГУЛАГ). Они тоже приобщались к этому языку; это интеллигенты – инженеры, партработники, военные, артисты, писатели, врачи, поэты. Находясь в заключении, писатели, журналисты накапливали соответствующий лексический материал, который позже включали в свои произведения. Кстати, «вынос» слова беспредел в общенародный обиход связывают с именем А.И. Солженицына. Так что репрессии способствовали вливанию арготизмов в речевой оборот всего населения. 3. В последние годы действуют еще и причины культурно-просветительного характера. Нелитературную лексику в буквальном смысле слова популяризируют журналисты, теле- и радиокомментаторы, актеры, политики. Получается необычная картина: арготизмы не поднимаются с низов, а спускаются сверху, находя, так сказать, живой отклик в народе. Совокупности лексических единиц, ранее отличавшихся крайне узкой сферой распространения, обычно характеризовались как жаргон, арго, сленг. Дифференциация лексики, относящейся к жаргону, арго и сленгу, имеет размытые границы, часто пересекающиеся. Видимо, поэтому не дифференцированы и сами термины, часто значение одного термина определяется через другой. Жаргон (фр. jargon) – социальная разновидность речи, отличающаяся от общенародного языка специфической лексикой и фразеологией (ср.: арго). Иногда термин «жаргон» применяется я для обозначения искаженной, неправильной речи. Арго (фр. aigot) – диалект определенной социальной группы (первоначально – воровской язык), создаваемый с целью языкового обособления. Характеризуется специальной (узкопрофессиональной) или своеобразно освоенной общеупотребительной лексикой. Сленг (англ, slang): 1) то же, что жаргон, преимущественно в англоязычных странах; 2) вариант разговорной речи (в том числе экспрессивно окрашенные элементы этой речи), не совпадающие с нормой литературного языка. В само понятие «арго» включаются языковые объединения по социально-культурному тематическому принципу: · уголовно-маргинальное (мент, малина – воровской притон, беззаботная жизнь, ксива – паспорт, документ); · армейское (дед, дедовщина – систематическое издевательство солдат раннего призыва над солдатами позднего призыва, дембель – солдат, к-ый в скором времени должен уволиться в запас); · профессионально-корпоративное (нетленка – у художников – что-н. не устаревающее, вечное; шептало – у переводчиков – небольшое переносный передатчик с микрофоном, который позволяет переводчику сидеть в отдалении от основных участников конференции и наговаривать перевод в этот микрофон в синхронном режиме); · молодежное (гирла, паренты, дринкать) · детское/школьное (жува, училка). Причем могут быть арготизмы, обслуживающие разные профессиональные сферы, целый ряд арго. Например, чайник (невыгодный посетитель – у официантов; начинающий, плохой водитель – у шоферов; физкультурник-любитель – у спортсменов; графоман – у издателей). Подобные словоупотребления выражают общую смысловую идею – «не свой, не соответствующий необходимым требованиям». Современные исследователи явно усилили свое внимание к нелитературным, маргинальным языковым структурам. И это понятно, поскольку аргологический материал связан с общими активными процессами в языке. Сформировалась для этого особая социальная психология и культура. Прежде всего это активизация просторечия, расширение сфер его распространения (в художественной литературе, в кино, в теле- и радиопрограммах). Создается особый стиль общения в городской среде (преимущественно в молодежной, но не только). Арго становится частью повседневного городского быта, уклада жизни, который меняется с изменением социально-бытовых условий. Итак, то, что было обособлено, условно и тайно, становится общеупотребительным, понятным и явным. Интересная деталь: в советское время словарь уголовного жаргона издавался как специальное издание, предназначенное милицейским работникам (должностная необходимость). Теперь подобные словари издаются массовыми тиражами. Пожалуй, есть в этом резон: иные публикации без словаря трудно понять. Хотя многие из слов условных, со «специальными» значениями для нашего современника не требуют «перевода» на общедоступный язык: трава, травка – наркотик; гонец – торговец наркотиками; колики – наркотики, вводимые при помощи шприца; быть в откате – в состоянии сильного опьянения; залететь – заразиться венерической болезнью; академия, дача, курорт – о тюрьме, лагере; жмурик – покойник; тундра, тайга – о глупом человеке; сесть на иглу – получить наркотическую зависимость и т.п. Все эти слова и выражения созданы для вуалирования сущности (намеренно затенять сущность чег-н.) обозначаемых понятий и явлений, иногда с элементами словесной игры, по сути это эвфемизмы. Они стали известными любому современнику благодаря широкой распространенности в печати. А новейшие обозначения психической ненормальности (шизик, он с приветом, у него крыша поехала) современниками расцениваются как прямые наименования. Надо признать, что лексически арго (жаргон) чрезвычайно «богат». В этой подсистеме языка «значительно меньше значений и значительно больше слов» (B.C. Елистратов). Можно встретить десятки, сотни и даже тысячи наименований одного и того же. Понятийно – этот язык весьма ограничен, но словесно – безграничен. Например, для наименования денег в «Толковом словаре уголовных жаргонов» (1991) приведено около 30 слов: алтушки, драхмы, башни, бабки, барыши, белки, боны, гульдены, гроши, дубы, жабы, звоны, колы, лавы, лавешки, пиастры, рыжики, саман, сармаг, тити-мити, фанера, филки, фишки, хрусты, чабар, чистоган, шайбы, шайбочки. Ярко представлен и словесный образ: кофемолить (болтать), бритый кактус (лысый), застегнуться (зашить ампулу против алкоголизма); и перенос значений: аналогия цвета (шоколадка – негр), аналогия звука (шуршать – говорить), аналогия формы (пузырь – бутылка) и т.п. Однако основ языка, его грамматики арготические элементы не затрагивают: тот же фонемный состав, те же синтаксические конструкции, в которые вписываются данные лексемы.