Ярослав Буриан (15 сентября 1922 Брно – 7 июля Париж 1980) – чешский русист на грани эпох: неизбежность третьего пути Иво Поспишил В самом конце летнего семестра 1980 г. из Парижа в Брно пришло печальное известие о тяжелом инсульте доцента Ярослава Буриана, по некоторым свидетельствам, его нашли в его квартире в Париже. Я как его брненский ученик с проф. Станиславом Жажей, заведующим языковой кафедрой русистики на Философском факультете Университета им. Я. Э. Пуркине (теперь опять Университет им. Масарика) звонили в Консульство СССР в Брно и просили, чтобы его жена Лидия Языкова, гражданка СССР, могла поехать в Париж за мужем, но разрешения все равно не получили – разговор был строгий, как было тогда в определенных кругах принято, и только все удивлялись, каким образом я говорил с ответственным человеком в консульстве – это было опасно, но я не мог иначе. Через несколько дней в Париже доц. Буриана не стало. Не будем в этой статье распространяться о разных последствиях, к которым привела смерть Ярослава Буриана, там еще много темных мест, но для меня эти последствия в смысле моей позиции на факультете были роковыми. Надо было как-то пережить. Много факторов, которые позже сказались на его судьбе, связано своими корнями с 50-60-ыми гг. 20 века, когда он учился в Москве в 1951-1955 гг. в аспирантуре Университета им. Ломоносова. Кандидатом наук он стал в 1956 г. Брненская журналистка Дана Ференчакова в своей юбилейной статье пишет о его знакомстве с Андреем Синявским, с которым он, кажется, дружился со времени своего московского пребывания; у меня нет об этом точной информации, так как Ярослав Буриан был человеком скорее интровертным, хотя все считали его забавным собеседником. При возвращениях из Парижа (1975-1980), где в Сoрбонне он занимал незначительную должность лектора чешского языка (его коллеги–лекторы чешского в других французских университетах сравнивали зарплату лектора с зарплатой французской уборщицы, но это тогда все-таки сто раз окупилось) он упоминал лишь новоиспеченного эмигранта Виктора Некрасова (1911-1987), который умрет в Париже через семь лет Я. Буриана, даже декламировал отрывки из его реминисцентных парижских произведений. Говоря и о Синявском, много вещей вокруг него странно и, в особенности, резкая разница судьбы обоих осужденных писателей, т. е. Даниэля и Синявского или же Аржака и Терца, первых жертв хрущевской оттепели. По-моему, там много неясных аспектов, и никогда не удастся обнаружить все полностью, так как, кажется, немногим интересно к этому возвращаться; может быть, со временем что-то проскользнет, но это, лицом к лицу вечности, неважно. Закроем этот черный ящик тем, что чешский русист Ярослав Буриан скончался в Париже в 1980 г. при неясных обстоятельствах. Ясно только то, что ушел из жизни хороший человек, специалист, который жил на грани эпох и постоянно искал свою собственную позицию в жизни и в литературоведении. В 1945-1950 гг. Я. Буриан изучал чешский и русский в Университете им. Масарика в Брно – его учителями были, среди других, Франк Воллман, Франтишек Травничек, Йосеф Йирасек, русский эмигрант из Одессы Сергий Вилинский и другие. В качестве ассистента, ориентированного на русскую литературу, он поступил в аспирантуру в Москву в Университет им. Ломоносова, в котором он занимался русской литературой в 1951-1955 гг., год спустя он защитил диссертацию на тему Роман Максима Горького «Жизнь Клима Самгина»: oтражение общественно-политической борьбы в романе и его художественные особенности (1955). Это и была исходная точка его горьковедческих исследований, включая его доцентскую/ хабилитационную работу, написанную на чешском языке, которая в этом издании публикуется на русском языке, а именно Románová díla Maxima Gorkého (1966). [1] Нельзя не упомянуть и академическую деятельность Ярослава Буриана, особенно в трудное время начала 70-х гг. 20 века, когда он исполнял должность замдекана по научной части Философского факультета им. Яна Эвангелиста Пуркине (Университет им. Масарика) в Брно в бывшей Чехословакии. Под его либеральным руководством была позволена сравнительно более свободная научная активность, чем тогда было принято, и разные издания, включая и славистские, в том числе, например, первая в мире монография о немецко-украинском поэте Ю. Федьковиче,[2] не говоря о поддержке студенческой научной деятельности. К этому мне нельзя не добавить, что благодаря его деятельности и я стал на путь литературоведа, русиста, англиста и богемиста. Его умная и, разумеется, компромиссная позиция стала, следовательно, предметом атак со всех сторон – это судьба тех, кто берет на себя ответственность за преемственность и сохранение вневременных ценностей. В этом кратком размышлении мы не будем систематически заниматься исследовательской деятельностью Ярослава Буриана в рамках русского и мирового горьковедения, будем лишь стремиться к индивидуальному портрету ученого и академического деятеля, который в трудное для страны время сохранил тактически методологическую последовательность и ценности, которые могли позже сильно проявиться в чехословацком и чешском литературоведении. В начале коснемся 60-х гг. 20 века, когда возникала и его хабилитационная работа (теперь публикуется на русском языке). Почти во всем мире это было время разрядки международного напряжения, время политической оттепели, либерализма и новых веяний, которые сулили новый исход в связи с нашумевшей тогда теорией конвергенции двух мировых экономических и политических систем, с теорией устранения общественных классов, и, в особенности, изменения роли рабочего класса, с научно-технической революцией, с космическими полетами. Все выглядело оптимистически, но все кончилось печально в тупике нового этапа холодной войны. В Чехословакии 60-х гг. 20 века эти новые веяния были сравнительно более сильными, чем в СССР, также в силу традиции межвоенной Чехословацкой Республики, своей традиции коммунистического движения, которое имело свое направление, не всегда тождественное с большевизмом, после Второй мировой войны были и свои теории развития социализма[3], похожие на югославские, титовские модели, особые связи с Израилем и поддержка этого нового еврейского государства. Ярослав Буриан представлял собой выдающуюся личность оригинального исследователя. Хотя он не писал много, скорее эпизодически, зачастую отрывисто, в тезисах, его статьи всегда содержали импульсы, которые провоцировали новые мысли и концепции. Его статьи можно классифицировать по трем группам. Он занимался Горьким и в связи с ним и так называемой русской литературой 20 века, как в прошлом в советском литературоведении называли литературу до Октябрьской революции, т. е. примерно часть модернизма, Серебряного века и авангарда. Он уже тогда указывал на то, что реализм и модернизм не только противоречивые, но и комплементарные поэтологичекие системы. Теперь это общераспространенная мысль, но в 50-70 годы она встречалась лишь в виде исключения. Хотя Буриан не демонстрировал творчество Горького как пример срастания, слияния реализма и, скажем, сецессии (стиля модерн) или реализма и экспрессионизма, символизма и т. д., как позже делалось, он осторожно и с методологической сдержанностью указывал на эти подспудные веяния, которые были во внутреннем споре – их автор колебался между их принятием и отказом, отклонением. Это прямо видно в его последнем неоконченном романе Жизнь Клима Самгина, именно его отношение к декадансу, к модернистскому образу жизни.[4] Ницшеанство Горького стояло естественно против, было противопоставлено модернистскому неврозу, тревоге, внутреннего/ему напряжению, расслаблению как выражениям физиологической силы нового человека, „сверхчеловека“, концепции, корригируемой поисками и конструированием Бога в рамках богоискательства и богостроительства. Третьей темой русиста Ярослава Буриана была методология литературоведения, в особенности брненские традиции, связанные с его учителем Франком Воллманом, т. е. компаративистика, историко-типологический подход, который Буриан использовал и в своей хабилитационной работе. Компаративистика в рамках марксистского литературоведения была реабилитирована лишь на московском съезде славистов в 1958 г., но она была методологически другой по сравнению с воллмановской эидологией (теория образа, древнегреч. эидос), т. е. компаративистская морфология, связанная с имманентными подходами русского формализма и, главным образом, Пражского лингвистического кружка, основанного Вилемом Матезиусом и Романом Якобсоном в 20-е годы 20 века в Праге (по-разному указывается год основания, т. е. первые попытки в 1921-22 гг., официальная дата 1926 г., потом известные программные тезисы, предъявленные на Первом съезде славянских филологов, который состоялся в Праге в 1929 г.). Оттуда вытекают и известные воллмановские полемики, например, с Виктором Жирмунским на пражском съезде славистов в роковом 1968 г. Членом кружка Франк Волллман стал, однако, лишь в 30-е гг. 20 века. Воллман пришел к подобным выводам, как и Пражский лингвистический кружок, но своими собственными путями, сравнительно близкими и феноменологии. Показательно, что некоторые члены кружка были связаны и с немецкой феноменологией посредством ее основателя Эдмунда Гуссерля (1859-1938), уроженца города Просниц (Моравия, тогда Австро-Венгрия, теперь чешский/моравский город Простейов) и его польского последователя, эстетика и литературоведа Романа Ингардена (1893-1970), по возрасту близкого всем членам Пражского кружка. Характерно и то, что всемирно известная Теория литературы (Theory of Literature, 1944, 1948…) Р. Уоррена и Р. Уэллека (правильнее: Веллека, так как это чешская фамилия; René Wellek, 1903-1995) находилась под влиянием ингарденовской феноменологии, что потом обнаружилось в полемике Уэллека и Ингардена – Ингарден обвинял Уэллека в плагиаторстве.[5] Морфолoгическая, эидологическая концепция компаративистики связывалась у Воллмана с тематологией (Stoffgeschichte), что наглядно показано в его ключевой книге Словесность славян.[6] Ярослав Буриан был прямым наследником воллмановской компаративистской методологии в смысле ее модернизации, ее доведения up to date. Если посмотреть на его хабилитационное сочинение поближе, то бросаются в глаза именно тематика и методологические предпосылки его приемов. Он сосредоточивается на теории романа, учитывая до определенной степени и так называемые западные работы, в том числе и пресловутую книгу Вольфганга Кайсера.[7] В его работе романное творчество считается ядром творений Горького, по вероятности наиболее репрезентативным пластом его художественной деятельности, причем характерно, что преддверием его романного творчества считаются краткие повествовательные, новеллистические циклы, в особенности окуровский, которые до этого времени стояли на периферии интереса советских исследователей, так как противоречили заранее выработанным схемам развития писателя, который от классического реализма будто бы программно движется к социалистическому реализму, к исторической конкретности и идеологической однозначности. Это, на самом деле, не так. Городок Окуров, Житие Матвея Кожемякина и Трое, созданные на грани эпох после поражения первой русской революции, свидетельствуют об усложненных поисках, образуя поэтологическую ткань, без которой нельзя понять и Мать, и романы послеоктябрьского периода. Особая вневременность пейзажа Городка Окурова, судьба человека и его духовные поиски в случае Жизни Матвея Кожемякина, таинственные концовки, системы намеков и аллюзий показывают Горького как оригинальную соединяющую прямую, ведущую из 19 в 20 век русской литературы. Именно в этом Буриан показал, что литература нового времени, т. е. после Октября, рождается на почве не только классической реалистической традиции (ведь русский реализм был, как писал Достоевский о своем творчестве, реализмом „в высшем слова смысле“), но впитывал в себя и поэтику Серебряного века, религиозную экзальтацию конца 19 и начала 20 веков, духовное богатство народной культуры и культуры Древней Руси, что было и главной целью неореалистов из книгоиздательского товарищества Знание (1898-1913). Переосмысление всех, на первый взгляд, отличающихся друг от друга поэтологических импульсов, но на глубинном уровне находящих много общих черт, является главным открытием хабилитации Я. Буриана. Мне необходимо добавить, что и в этом отношении она стала для меня особым вдохновляющим элементом в процессе исследования русского романа-хроники, проблематике которой я уделял потом по крайней мере три десятилетия постоянное внимание.[8] Сам роман Мать не стоит в центре его внимания, он, кажется, избегает проблематики разных редакций. В ранней редакции, как известно, некоторые персонажи, включая саму мать, были другими физически и духовно, религиозные мотивы были сильнее. Именно их переосмысление, слияние образа революции с воскрешением человека в религиозном духе стали началом пути, по которому двинулись вперед и другие авторы в годы после Февральской и Октябрьской революций. Революция не как изменение общественного строя, а как глубинное перерождение, очищение и воскрешение человека, т. е. антропоцентрическая концепция революции, в которой религиозные образы стали осмысляться по-человечески, была причиной обвинения Горького в богохульстве. Некоторые чешские русисты занимались этой темой нетрадиционно, особенно в 60-е годы 20 века, как и другими классическими советскими темами, в том числе романом Николая Островского Как закалялась сталь[9], в том числе Зденек Матхаусер (В. Маяковский, поэзия Серебряного века, Анна Ахматова), Йиржи Гонзик, Йиржи Франек, Дануше Кшицова и др. Некоторые из них были после советской оккупации страны в 1968 г. обвинены в оппортунизме и ревизионизме на основе серии статей советских авторов Эволюция чехословацкой русистики, которые были быстро переведены на чешский и изданы в форме идеологически обработанной брошюры.[10] В этом движении к переосмыслению или же ревизии традиционных взглядов на отдельные этапы развития русской литературы и на творческие пути ее представителей Буриан стоял скорее «на окраине» как осторожный, сдержанно формулирующий литературовед с прочной основой в европейских литературах и теоретической традиции чехословацкого литературоведения и филологии как таковой. В центре его внимания стоял недооцененный, неоконченный роман Жизнь Клима Самгина, который до сих пор считается скорее неудачной попыткой создания романа новой эпохи – как зачастую приводится, роман образует известную цепь русских романов 20 века с доминантной темой человека в тисках истории как оппозиции романов Льва Толстого и Федора Достоевского, а именно Жизнь Клима Самгина, Мастер и Маргарита и Доктор Живаго. Отношение Горького к Достоевскому всеобще известно и роману Жизнь Клима Самгина предстояла задача создать альтернативу романа Достоевского. Буриан анализирует сложную текстовую структуру романа, связь его с поколенческим романом Дело Артамановых, наверное, и с драматическими шедеврами писателя, в которых антропологическая точка зрения предпочитается механически социальной (Егор Булычев и другие). И его концепция воздействия творчества Горького на последующее развитие русской литературы трезвa, но решительна, хотя настоящее показывает скорее его приглушение, подавление. Но будущее покажет... Особой чертой буриановского анализа избранных романов Горького является факт, что он сильно учитывает жанровую природу литературного артефакта, что восходит к брненской традиции изучения литературных направлений, родов, видов и жанров как доминантных черт поэтики в сравнительном плане, т. е. к воллмановской эидологии, к чешскому структурализму, границы которого таким образом раздвинуты в сторону мировой литературы, межславянской литературной коммуникации и целостности всемирного литературного творчества и в смысле центральноевропейской жанрологии/генологии.[11] Предлагаемая настoящему русскому читателю книга может представлять особый интерес как своеобразная модель переплетения традиций марксистского литературоведения советского типа и методологических импульсов, связанных с центральноевропейскими корнями литературоведческой методологии, как специфический пример „третьего пути“. ________________________________ [1] Из его статей: Заметки об истоках советского романа и его проблематика после Октября 1917 г. Sborník prací filosofické fakulty brněnské university/SPFFBU, D 14, 1967, с. 37-48. Ссылка на дигитальную библиотеку Философского факультета Университета им. Масарика: https://digilib.phil.muni.cz/handle/11222.digilib/108002. Развитие русского романа XX в. Sborník prací filosofické fakulty brněnské university/SPFFBU, D 15, 1968, с. 81-90. Ссылка на дигитальную библиотеку Философского факультета Университета им. Масарика: https://digilib.phil.muni.cz/handle/11222.digilib/108093. Typizační a jiné tvárné postupy v románě Život Klima Samgina M. Gorkého (SPFFBU D 20, 1973, с. 141-154.). Ссылка на дигитальную библиотеку Философского факультета Университета им. Масарика: https://digilib.phil.muni.cz/handle/11222.digilib/107863. Historicko-typologická metoda a její uplatnění při studiu současné literatury, Čs. rusistika 1974, 3. Из его издательской и редакторской деятельности: Na křižovatce umění. K poctě šedesátin prof. Artura Závodského. Ved. red.: Jaroslav Burian. Spisy UJEP, Brno 1973. Literatura, umění a revoluce. Sborník z vědeckého sympozia věnovaného osmdesátému výročí narození V. V. Majakovského a čtyřicátému výročí úmrtí A. V. Lunačarského. Věd.. red.: Miroslav Mikulášek, Jaroslav Burian. UJEP, Brno 1976. См. также его богемистскую работу Spisovná norma v umělecké mluvě českého národního obrození (rukopis), sine. [2] Mečislav Krhoun: Básnické dílo Jurije Feďkovyče. Brno 1973. [3] Eigil Steffensen: Tjekoslovakiets eksempel. Tiden, København 1950. Когда я был осенью 1985 г. на стажировке в Копенгагене, автор был моим тьютором, и в наших беседах мы затронули и эту тему, хотя речь шла, прежде всего, о русской литературе, так как автор (1927-2011) был ведущим лицом датской русистики, частично и богемистики. Тогда после 1945 г. он занимался в Карловом университете как молодой датский коммунист и написал книгу об особом чехословацком пути к социализму под названием Чехословацкий пример (см. выше). Тогда обстановка в Дании выглядела так, что коммунисты останутся в правительстве, так как это была единственная сила в Дании, которая участвовала в движении антинацистского сопротивления. Между прочим, в Дании при немецкой оккупации было особое положение, к которому датчане сейчас лишь редко и нехотя возвращаются: в стране была немецкая армия, но король правил, парламент (folketing) продолжал собираться, и политические партии выполняли свои роли; в 1943 под гитлеровской эгидой произошли выборы, в которых выиграла социал-демократия. До сих пор об этом странном периоде датской истории ведутся немного приглушенные дискуссии. Э. Стеффенсен покинул компартию – как и большое количество западноевропейских интеллектуалов – после так называемых венгерских событий 1956 г.; потом он активно выступал на стороне чехословацких реформаторов в 1968 г. Его книги находятся в разных библиотеках, главным образом, в Королевской библиотеке (Kongelige Bibliothek) в Копенгагене. [4] В чешской русистике этим романом позже занялся Ярослав Секера (1929-2007) в книге Torzo člověka: Gorkého zobrazení měšťáka. Lidové nakladatelství, Praha 1978. Секера писал и о текущей русской и чешской литературе, например, Angažované diagnózy (Lidové nakladatelství, Praha 1973), принимал участиe в чешском издании статей В. В. Воровского, чешского литературного критика Владимира Достала и др. Кроме того, он стал и интересным чешким прозаиком (Maturity, 1975, Profil, Ostrava 1975, Lojzíci, Čs. spisovatel, Praha 1980, Outsideři, Erika, 2001), поэтика которого находится под воздействием раннего Горького. Анализ Жизни Клима Самгина у Бурианa менеe социогичен и схематичен, более сосредиточивается на поэтике романа. [5] См. нашу книгу, единственную монографию о Р. Уэллеке за исключением американской книги Мартина Бюкко, охватывающей, однако, лишь его американские годы, не его истоки в межвоенной Чехословакии, для чего необходимо знание чешскогo и немецкого: I. Pospíšil – M. Zelenka: René Wellek a meziválečné Československo. Ke kořenům strukturální estetiky. Masarykova univerzita, Brno 1996. См. M. Bucco: René Wellek. Boston 1981. [6] См. F. Wollman: Slovesnost Slovanů. Praha 1928. Немецкий перевод и издание: Frank Wollman: Die Literatur der Slawen. Herausgegeben von Reinhard Ibler und Ivo Pospíšil. Aus dem Tschechischen übertragen von Kristina Kallert. Vergleichende Studien zu den slavischen Sprachen und Literaturen. Herausgegeben von Renate Belentschikow und Reinhard Ibler, Bd. 7. Peter Lang, Frankfurt am Main – Berlin – Bern – Bruxelles – New York – Oxford – Wien 2003. ISSN 1434-3193, ISBN 3-631-51849-80. Новое чешское издание: Frank Wollman: Slovesnost Slovanů. Eds: Ivo Pospíšil, Miloš Zelenka. Česká asociace slavistů ve spolupráci s Ústavem slavistiky Filozofické fakulty Masarykovy univerzity, Středoevropským centrem slovanských studií a Slavistickou společností Franka Wollmana. Red.: Eva Niklesová, redakční spolupráce: Natália Čuveleva. 2. vyd. (1. vyd. 1928). TRIBUN EU, Brno 2012. ISBN 978-80-263-0223-0. См. в них статьи: I. Pospíšil – M. Zelenka: Mitteleuropa als Knotenpunkt der Methodologien. Frank Wollmans Slovesnost Slovanů – Traditionen und Zusammenhänge. In: Frank Wollman: Die Literatur der Slawen. Herausgegeben von Reinhard Ibler und Ivo Pospíšil. Aus dem Tschechischen übertragen von Kristina Kallert. Vergleichende Studien zu den slavischen Sprachen und Literaturen. Herausgegeben von Renate Belentschikow und Reinhard Ibler, Bd. 7. Peter Lang, Frankfurt am Main – Berlin – Bern – Bruxelles – New York – Oxford – Wien 2003. ISSN 1434-3193, ISBN 3-631-51849-80, s. 7-30. Aus dem Tschechischen übersetzt von Reinhard Ibler. I. Pospíšil: Sieben Bemerkungen zu Frank Wollmans Slovesnost Slovanů. In: Frank Wollman: Die Literatur der Slawen. Herausgegeben von Reinhard Ibler und Ivo Pospíšil. Aus dem Tschechischen übertragen von Kristina Kallert. Vergleichende Studien zu den slavischen Sprachen und Literaturen. Herausgegeben von Renate Belentschikow und Reinhard Ibler, Bd. 7. Peter Lang, Frankfurt am Main – Berlin – Bern – Bruxelles – New York – Oxford – Wien 2003. ISSN 1434-3193, ISBN 3-631-51849-80, s. 355-362 (aus dem Tschechischen übersetzt von Reinhard Ibler). I. Pospíšil – M. Zelenka: Střední Evropa jako křižovatka metodologií: Slovesnost Slovanů Franka Wollmana – tradice a souvislosti (Nad druhým českým vydáním). In: Frank Wollman: Slovesnost Slovanů. Eds: Ivo Pospíšil, Miloš Zelenka. Česká asociace slavistů ve spolupráci s Ústavem slavistiky Filozofické fakulty Masarykovy univerzity, Středoevropským centrem slovanských studií a Slavistickou společností Franka Wollmana. Red.: Eva Niklesová, redakční spolupráce: Natália Čuveleva. 2. vyd. (1. vyd. 1928). TRIBUN EU, Brno 2012, s. 23-68. ISBN 978-80-263-0223-0. [7] W. Kayser: Das sprachliche Kunstwerk: Eine Einführung in die Literaturwissenschaft. A. Francke, Bern 1948. Следующие издания там же: 1963, 1969, 1983. [8] См. наши следующие книги и статьи: Románová tvorba N. S. Leskova. Рукопись дипломной работы. UJEP, Brno 1975. Typologie a poetika Leskovovy románové kroniky. Работа на соискание степени доктора философии. UJEP, Brno 1975. Ruská románová kronika (Příspěvek k historii a teorii žánru). Filozofická fakulta UJEP, Brno 1983. Labyrint kroniky. Pokus o teoretické vymezení žánru. Blok, Brno 1986. Proti proudu (Studie o N. S. Leskovovi). Sprint-Print, Brno 1992. Rozpětí žánru. Sprint-Print, Brno 1992. Od Bachtina k Solženicynovi. Srovnávací studie. Albert, Brno 1992. Ruský román. Nástin utváření žánru do konce 19. století. Masarykova univerzita, Brno 1998. Genologie a proměny literatury. Spisy Masarykovy univerzity v Brně, Filozofická fakulta, Brno 1998. Ruský román. Nástin utváření žánru do konce 19. století. Masarykova univerzita, Brno 1998. Až se vyčasí... Úvahy – kritiky – glosy – eseje. Nadace Universitas Masarykiana, Nakladatelství a vydavatelství Nauma, edice Heureka, Brno 2002. Slavistika na křižovatce. Středoevropské vydavatelství a nakladatelství REGIONY, Edice Pulsy, Masarykova univerzita Brno 2003. ISBN 80-86735-01-X (Středoevropské vydavatelství a nakladatelství REGIONY), ISBN 80-210-3116-6 (Vydavatelství Masarykovy univerzity). Studie o literárních směrech a žánrech. Katedra slovanských jazykov, Filologická fakulta, Univerzita Mateja Bela, Banská Bystrica 2004, 122 s., ISBN 80-8055-965-1. Ruský román znovu navštívený. Historie, uzlové body vývoje, teorie a mezinárodní souvislosti: Od počátků k výhledu do současnosti. Ed.: Jaroslav Malina, obálka, grafická a typografická úprava Josef Zeman – Tomáš Mořkovský, Martin Čuta, ilustrace Boris Jirků. Nadace Universitas, Edice Scientia, Akademické nakladatelství CERM v Brně, Nakladatelství a vydavatelství NAUMA v Brně, Brno 2005. ISBN 80-7204-423-0. Pátrání po nové identitě. Rusistické a vztahové reflexe. SvN Regiony, Středoevropské centrum slovanských studií, Brno 2008. ISBN 80-86735-15-X. Srovnávací studie (Komparatistika, slavistika, rusistika a česko-slovenské souvislosti). UCM, Trnava 2008. Koncepce prostoru a času v kronikách N. S. Leskova. SPFF BU, D 23-24, с. 109-117. Autor a vývoj žánrů: N. S. Leskov. Čs. rusistika 1988, 1, с. 13-20. Man's Fate in Space and in Time (The Modifications of the Chronicle Model in N. S. Leskov and K. V. Rais). Opera Slavica 1991, 1, с. 44-49 (vyšlo 1992). Powieść-kronika. Zagadnienia rodzajów literackich, z. 1 (65), t. XXXIII, с. 121-125. Souvislosti tvorby N. S. Leskova. SPFFBU, D 39, 1992, с. 115-122. Литературный контекст прозы Н. С. Лескова. In: VIII Международный конгресс МАПРЯЛ. Русский язык и литература в современном диалоге культур. Регенсбург/Германия, 22-26 августа 1994 г. Тезисы докладов (дополнительный выпуск), Regensburg 1994, с. 226-227. Kdo to byl Nikolaj Leskov? Rt magazín 16. 12. 1994, с. 6-7. N. Leskov’s Genres: Individuality and Tradition. In: Bahtin in humanistične vede. Zbornik prispevkov z mednarodnega simpozija v Ljubljani, 19.-21. oktobra 1995. Ljubljana 1997, с. 265-272. The Hidden Kernel of Paradox: the Chronicles of Anthony Trollope and Nikolai Leskov. Germanoslavica. Zeitschrift für germano-slawische Studien, VII (XII), 2000, Nr. 1, с. 35-40. K typu autorské osobnosti v ruské literatuře (N. S. Leskov a A. M. Remizov). In: Umění teorie a Zdeněk Mathauser. Slavia, Slovanský ústav, Euroslavica 2000, с. 419-425. Jazyk, narace, žánr a kultura v literárních dílech N. S. Leskova. In: Jazykoveda v pohybe. Ed.: Alena Bohunická. Autorky a autori venujú k životnému jubileu prof. PhDr. Oľgy Orgoňovej, CSc., a prof. PhDr. Jurajovi Dolníkovi, DrSc. FF UK, Katedra slovenského jazyka, Studia Academia Slovaca, Bratislava 2012, с. 17-27. ISBN 978-80-223-3276-7. [9] См. Bedřich Dohnal: Genese tvaru: vývoj textu románu N. Ostrovského Jak se kalila ocel. ČSAV, Praha 1964. Ivo Pospíšil: Jak se kalila ocel jako hraniční literární text. Čs. rusistika 1984, č. 3, с. 109-113. [10] V. A. Kovaljov, K. I. Rovda: Cesty a rozcestí československé rusistiky, přel. kolektiv, Lidové nakladatelství, Praha 1972; первоначально опубликовано в серьезном, но консертавтивном журнале Русская литература в 1970-1971 гг. Мотивировка обоих авторов, из которых один (В. А. Ковалев) был известным идеологом литературоведения, другой (К. И. Ровда) маститым богемистом, неизвестны, не говоря о том, были ли им известны последствия их суждений для судеб раскритикованных чехословацких русистов. [11] См. I. Pospíšil: Základní okruhy filologické a literárněvědné metodologie a teorie (elementy, materiály, úvahy, pojetí, texty). Univerzita sv. Cyrila a Metoda v Trnave, Filozofická fakulta, Trnava 2010. ISBN 978-80-8105-191-3. 275 s. Тот же: K teorii ruské literatury a jejím souvislostem. Spisy Masarykovy univerzity v Brně, Filozofická fakulta, č. 413, Munipress, Brno 2013. Тот же: Areál a filologická studia. Masarykova univerzita, Brno 2013. Literární genologie. Masarykova univerzita, Brno 2014. Literární věda a teritoriální studia. Fakulta stredoeurópskych štúdií, Univerzita Konštantína Filozofa v Nitre 2014.